15 июля мир отметит день рождения Рембрандта. У нашего «Ежа» и у «Золотого ключика» есть друг — Ольга Васильевна Клековкина. У неё вообще много друзей, в том числе журнал «Школьный вестник», который выпускается в издательстве «Молодая гвардия» и членом редколлегии и обозревателем которого Ольга Васильевна является уже долгие годы. Вот почему она пишет сначала о журнале, а потом об этом величайшем художнике.
Жил человек, который знал о Рембрандте ван Рейне и о его произведениях, может быть, всё.
…Лет двадцать назад, в очередной свой приезд в Москву, я, как обычно, планировала с главным редактором нашего журнала «Школьный вестник» Юрием Ивановичем Кочетковым содержание следующих номеров. Вдруг Юрий Иванович сказал:
— Попробуйте найти вон в том шкафу папку (он назвал год, месяц)…
Юрий Иванович, человек от рождения незрячий, всякий раз потрясает меня тем, что великолепно помнит, что и где хранится. Мне достаточно только пойти в указанный им кабинет нашей редакции, открыть соответствующий шкаф… До 1997 года журнал выпускался только рельефно-точечным шрифтом Брайля. И на каждый номер брайлевского журнала в редакции хранится соответствующая папка. Можно прочесть по распечатке все материалы номера. Теперь-то наш журнал выпускается и крупным шрифтом для детей, у которых просто плоховато со зрением.
Так вот, открыла я одну такую папку и, руководимая Юрием Ивановичем, нашла текст. Рубрика называлась «Беседы о живописи». Автор — Анатолий Вержбицкий. Потом доставала папки других номеров журнала. Всякий раз — захватывающий рассказ о художнике с удивительным «путешествием» по одной или нескольким его картинам. Оторваться невозможно. Я вчитывалась и понимала: Вержбицкий, рассказывает об изобразительном искусстве так, что и слепой читатель ясно может представить себе то, чего на самом деле видеть не в состоянии.
— Юрий Иванович, — воскликнула я, волнуясь, — так у нас растут новые поколения читателей, которые эту рубрику уже не застали! Может, мы перепечатаем его статьи?
— Да стоит, конечно, — был ответ.
Так я узнала, что в архиве редакции «Школьного вестника» хранится сокровище. Его создал Анатолий Васильевич Вержбицкий, заслуженный деятель культуры России.
Несколько позже Юрий Иванович рассказал, что Лилия Александровна, супруга Анатолия Васильевича Вержбицкого, — слепой человек. Она-то и была его, так сказать, первой аудиторией. Ей он объяснял то, чего она сама не могла увидеть в музеях, выставочных залах. Так вот как, оказывается, начиналась та замечательная рубрика нашего журнала! А Юрий Иванович знал, что Вержбицкий уже давно работает над книгой о Рембрандте. Книга всё разрастается. Автор тщательно и бесконечно вчитывается в собственный текст, добавляет новое, переписывает старое, что-то, к сожалению, удаляет.
Ещё позже, в следующий мой приезд в Москву, Юрий Иванович Кочетков встретил меня в своём кабинете поразительной новостью:
— Вы знаете, Вержбицкий принёс два тома своей книги о Рембрандте и попросил хранить их в сейфе редакции.
Надо ли говорить, что тут же были вынуты оба огромных тома! Я принялась перелистывать и поняла, что держу в руках некий поразительный труд. Захватывающий. Мудрый. Юрий Иванович доверил мне оба тома на время моего пребывания в Москве. А живу я всегда в семье своей старшей сестры.
Вечером, дома, мы читали вслух первые страницы.
Помню, весь месяц моей командировки мы выхватывали тома друг у друга из рук.
Сразу запомнилось, как Вержбицкий рассказывал о том периоде детства Рембрандта, когда его родной город Лейден был осажден испанскими войсками. Мать с какой-то особой деликатностью подавала на стол мясо. И все домашние знали: не надо спрашивать, что это. В осаждённом городе люди голодали. Ловили последних крыс, мышей.
Лейденцы стояли насмерть.
Испанцы отступили.
И принц Вильгельм Оранский приехал в Лейден, предложив горожанам за их патриотизм и мужество выбрать одну из наград. Первая — вечное освобождение от налогов. Вторая — построить в городе университет.
Лейденцы выбрали университет!
Такой я запомнила эту фразу, которую следовало бы мне сейчас заключить в кавычки, потому что именно так написал Анатолий Вержбицкий. С восклицательным знаком!
«Можно допустить, что современники Рембрандта, — пишет дальше АнатолийВасильевич, имея в виду художников, — являются выражением своей спокойной, чистенькой и мещанской страны. Они жили во времена её благополучия и роскоши, когда богатство и слава вознаграждали Голландию за её вековую борьбу с природой и людьми. У этих маленьких мастеров были все достоинства и недостатки их сограждан. Они не мучались в размышлениях, не возвышались до великих идей истории, отчаяние и скорбь не пронизывали их души, и в глубинах их сердец не обитали страдания человечества. Они почти не знали стонов, слёз и ужаса, поток которых катится через все века, затопляя сердца.
Среди них Рембрандт является подобно чуду. Или он, или они выражают Голландию. Он прямо противоположен им; он — отрицание их. Он и они не могут представлять Голландию в один и тот же момент её истории».
Рембрандт ван Рейн, по Вержбицкому, в своём творчестве всегда остаётся сыном города, который, ещё не оправившись от страшных лишений, выбрал университет!
И я как будто прозревала, начиная понимать, почему на великом полотне «Возвращение блудного сына», хранящемся в России, в Государственном Эрмитаже, Рембрандт написал руки отца, положенные на плечи припавшего к нему оборванного в скитаниях сына, разными — одну загрубевшую от работы, а пальцы другой, наоборот, — ласковыми, нежными.
Анатолий Васильевич Вержбицкий очень строг к тем, кто когда-либо писал о великом художнике. Нет сомнения — он внимательнейшим образом прочитал всё, что хранится в библиотеках Москвы. «Современная наука, терпеливая, мелочная, всё крошащая, работающая только самыми точными инструментами, гордится тем, что составила подробную опись громкой славы Рембрандта. Она оставила на этой славе следы своих маленьких зубов, она обгрызла её острые углы, но не смогла прорыть себе хода в глубь её громадной, великолепной, таинственной массы. Что до нас, то мы попытаемся критиковать Рембрандта не извне, а изнутри, из глубин его духа».
То, что я прочла о Рембрандте дальше, только убеждает: автор этой книги смог увидеть великого голландца именно из глубин духа.
Вержбицкий точно знает, почему важно помнить, что Рембрандт был сыном Гарменца Герритсзоона, мельника: будущий художник провёл детство на мельнице, в доме с приспособлениями для размола зерна и открытом ветру, дождю и солнцу. «Приводимая в действие силой ветра, мельница крылата; она содрогается, колеблется, трепещет. Она вертится, движется, меняет каждое мгновение свой вид, и, в сущности, принадлежит лишь пространству и воздуху; в ней — вся бесконечность. Внутри неё мальчик может наблюдать бесконечные, почти сверхъестественные световые эффекты; а стоит ему выйти наружу, как перед ним предстает как бы преображенная природа.
Итак, первое жилище Рембрандта было расположено как будто вне жизни. Позднее, когда он обосновывался в разных городах, его неустанной заботой было воссоздание идеального жилища, которое бы напоминало ему то, где он провёл детство. Это ему никогда не удастся. Но к этому он будет стремиться неустанно».
Перелистываю страницы и вот следующее: «Современник Рембрандта, не принадлежавший к числу тех, кто понимал значение великого реалиста, с явным смущением и скрытым неодобрением передает, что рисунок Рембрандта, на котором было видно мало или даже ничего не было видно, был куплен за цену в тридцать скуди. Скуди — мелкая золотая монета в Италии. В современных каталогах аукционных распродаж за каждый из рисунков Рембрандта назначают цену в десятки тысяч долларов, которая во время торга неуклонно растёт… Но нам хочется ответить на вопрос: прав ли был тот любитель, который в семнадцатом веке платил тридцать скуди за рисунок, на котором, по свидетельству скептически настроенного очевидца, ничего не было видно».
Вержбицкий доказывает: любитель был прав. Вот что и как Рембрандт нарисовал на том листке: «Еле заметными штрихами гусиного пера изображён берег канала. Слева он сливается с простором моря. Несколько низеньких деревьев, несколько домиков. Чем ближе к правому краю листка, тем определеннее и насыщеннее становятся штрихи: канал приближается к нам. Но это всё еще дальний берег канала. Ближний берег — тот, на котором Рембрандт мыслит себя и нас, — сделан одной-единственной резкой чертою пера с сильным нажимом, который заставил перо разбрызгать чернила. Двумя-тремя штрихами обозначены две человеческие фигурки на нашем берегу.
…Благодаря контрасту между линией, обозначающей внизу рисунка ближний берег — энергичный, тёмный, решительный — с одной стороны, и, с другой, тонким штрихам домов и деревьев дальнего берега, выше, у нас получается вполне ощутительное впечатление пространства и дали. Минимум применённых средств подчинён определённой цели реалистического изображения. Для достижения конкретной задачи найден приём вполне достаточный, но поражающий своей смелостью: всего только два-три нажима пера, всего только лёгкое усиление штрихов в обозначении более близких к нам предметов — и результат налицо; перед нами оживает кусок пейзажа старой Голландии».
