Третьего февраля похоронили композитора Михаила Львовича Герцмана. Всю свою долгую жизнь после окончания Ленинградской государственной консерватории он работал в столице Республики Коми Сыктывкаре. Хорошо известная нашему «Ежу» Ольга Клековкина была редактором его многочисленных статей и 2-х книг под странным названием «Тупица».
Это очень смешные книги. И очень глубокие.
Может, помните, как в фильме «АССА» на вопрос директрисы ресторана «Где он живёт?» о музыканте, оказавшимся Виктором Цоем, его товарищ мудро ответил: «Он поэт. Он на свете живёт»…
Так вот, о Герцмане хотелось бы сказать именно так. А отец у Михаила Львовича…
Об отце и маме тоже
Когда отец познакомился с мамой, ей было лет семнадцать. Она — из Днепропетровска. Летом 1941-го года работала в пионерском лагере вожатой. Началась война, немцы быстро вошли в этот город, уничтожили всех евреев, и её родителей в том числе. Но лагерь успели эвакуировать в Свердловск. Там она и встретилась с отцом. Мама окончила медицинский институт и стала детским врачом. А у отца был необыкновенный дар изобретательства. Имелся даже патент на какую-то лампу. Дома отец постоянно что-то изобретал: чайник вскипел — лампочка зажглась. Работал он на Верхисетском заводе инженером. Мечтал учиться играть на скрипке. Мечтал научиться на рояле играть. Может быть, поэтому и сына, Михаила, привёл в музыкальную школу. Вместе с ним ходил на уроки. Он не стеснялся учиться! Под конец жизни исполнил свою заветную мечту — выучил наизусть «Лунную» сонату, первую часть.
Вот как рассказывал сам Михаил Львович:
— Помню, как отец в пятьдесят лет начал изучать английский язык по самоучителю. На все эти транскрипции в квадратных скобках он не обращал внимания. Читал так: «Тхе пеопле…» Мы с братом над ним смеялись. Но когда однажды случилась история с Евтушенко… Напечатали его «Автобиографию» за рубежом. Первый скандал. А тогдашняя газета английской компартии Morning Star продавалась в советское время в наших киосках. И вот отец покупает Morning Star и начинает читать: «Тхе магазин…» Он спокойно перевёл нам с братом эту статью. И сказал мне: «Миша, на английском языке печатается всё». Тогда мы с братом почесали в затылках… Мы ведь так изысканно могли произносить английские словечки. Отец сказал, помню: «Да, я говорю «тхе», но я знаю, что это неопределённый артикль. А ты, Миша, артист. Тебе надо, чтобы красиво звучало». Отец мечтал в подлиннике «Мартина Идена» прочесть. И меня к этому роману приучил.
Когда композитор Герцман сказал однажды: «Счастье — это умение быть счастливым…», мне сразу стало ясно, что это — тоже его отец. Они так жили, их семья.
О его музыке
…Когда же я осмелилась подойти к Михаилу Львовичу? А однажды мы в редакции газеты «Молодёжь Севера», где я тогда работала, узнали, что вечером, в республиканской филармонии, будет исполнено его новое произведение — Соната для балалайки и фортепиано. Музыку Герцмана я уже слышала, и мне она понравилась сразу. Но балалайка и фортепиано! Соната! Да такого вообще в мировой музыкальной классике нет!
Мы притихли в зале. На сцену вышел прекрасный балалаечник Владимир Константинович Шеболкин. Балалайка звучала трепетно и настойчиво, словно задавала вопрос, пыталась доказать что-то, а, может, спасти. Искала гармонии и покоя. А рояль отвечал ей — не мягко, а строго, но это была поддержка, может быть, то самое спасение…
Я начала понимать, что живу в городе Сыктывкаре с замечательным композитором. И мы разговаривали с ним на самые разные темы: от любимого обоими «Битлз» до его консерваторского профессора, композитора Вадима Николаевича Салманова.
А потом наступил год и день торжественного открытия мемориала сыктывкарцам, павшим в годы Великой Отечественной войны. Скульптура: три женщины — старая, средних лет и молодая, — держащие в руках пихтовую гирлянду. Там, на Севере, жившие вдали от фронтов люди видели войну через ожидание: не принёс ли почтальон заветный треугольник или страшную весть. Михаил Герцман написал кантату «Песнь о ста двенадцати Уляшёвых» для хора, симфонического оркестра и солистов. Исполнение этого произведения было самой сильной частью торжества. Площадь и ближайшие улицы полны людей. Я и сейчас мысленно слышу эту кантату. Женщины-солистки на разные голоса выкликали имена не вернувшихся с фронта мужей. Их сто двенадцать. Фамилия каждого — Уляшёв (в деревнях ведь у многих — одна фамилия). «И всё это — в одной лишь деревеньке…»
Я не знаю другого случая, когда тысячи людей, не искушённых в серьёзной музыке, плакали так, как на том исполнении.
Да и всегда, уже в концертных залах, кантату невозможно было слушать без слёз.
Вот после этого я поняла, как глупо задавать композитору Герцману вопрос: а почему вы задержались в Сыктывкаре, отчего бы Вам не вернуться в Ленинград?
В его произведениях зазвучали мелодии коми народа. Ну, не сами мелодии, конечно, а их глубинное переосмысление. Как же от такого богатства уезжать?
Он написал балет «Войпель» — это такое страшное таёжное чудище из коми легенд. Чудище полюбило прекрасную девушку. В его власти было всё. Но одного не мог Войпель — заставить её полюбить себя. Поэтому в музыке балета Герцмана Войпель — не только страшный, а страдающий. Оказывается, можно обладать вселенской властью и быть несчастным.
Ну, а его балет «Снежная королева» — чудо по известной сказке Андерсена.
…А несколькими годами раньше
…А несколькими годами раньше меня пригласил на день рождения доцент педагогического института, с которым были дружны. Да мы все дружили — город-то небольшой.
Дело происходило в комнате общежития (квартиры у всех появились уже позже). Был Герцман, другие люди. Я опоздала (дежурила по номеру и подписывала газету в свет). В комнате тесно. Виновник торжества мне и говорит:
— Оль, а ты садись на кровать.
Смутившись, я и не посмотрела на кровать, но присела на краешек. А рядом голос:
— Да располагайтесь поудобнее...
Оглядываюсь. Батюшки! На кровати лежит какой-то длинный, худой, в джинсах и в майке, с длинными волосами и большим крестом на груди. И этот молодой человек предлагает мне сидеть рядом с ним.
Перехватила взгляд Герцмана:
— Устраивайтесь, не стесняйтесь — это молодой артист нашей филармонии Валерий Леонтьев. Эстрадный певец. Поэтому вы его и не знаете.
…Страна услышит и увидит Валерия Леонтьева примерно через год. Потом он станет необыкновенно знаменитым. И именно Герцман сыграл в его, как это принято теперь выражаться, карьере столь значительную роль. Он поставил его на ноги. Как директор филармонии защищал его во всём. Написал для него много песен — и музыку, и даже тексты. Они дружили всю жизнь, и последние месяцы, когда Михаил Львович уже не вставал с постели, Леонтьев специально прилетел в Россию, чтобы устроить его в лучшую клинику, к лучшим врачам. Не помогло…
Наше прощание
Когда страна прощалась с Михаилом Львовичем (смотрите Интернет), я прощалась с ним в Липецке, в компьютере — это наши письма, сотни файлов, редактирование его замечательных книг и статей, с которыми я никогда не расстанусь.
…Когда я тридцать лет назад переезжала из Сыктывкара в Липецк, к своим родным, когда мои друзья упаковывали вещи, а для меня это было невозможно из-за пыли (астма), я с утра до вечера сидела в кабинете Михаила Львовича и мы при включенном диктофоне увлеченно разговаривали. Сохранила все эти кассеты. А в последний день, когда уезжала, и упакованные вещи грузили в контейнер, Герцман пришел ко мне попрощаться! Вдруг подарил чайное ситечко, а на картонке написал: «Чай из блюдечка пия, вспоминайте, Оль, меня».
Ещё как вспоминаю, дорогой Михаил Львович!..
Ольга Клековкина, член Союза журналистов России
